Но больше эту сволочь ни одной секунды терпеть не намерен и понимаю, как сглупил, когда слезы раскаяния старика проложили дорожку на моем сердце.

Надо было не идти у отца на поводу, а решить вопрос четко и быстро, не подыгрывать в шантаж, на который повелся отец. Но я был слишком слеп и отправлен сомнениями, посеянными во мне посторонними.

Этого следовало избегать всеми силами, держаться за веру в любимых, сказанное — проверять и спрашивать!

Чего толку сожалеть о сделанном?

Я лишь пытаюсь вынести урок из того, что натворил, чтобы больше никогда не повторить ошибок.

Ни-ког-да!

— Пошла вон, мерзавка! Сунешься еще раз ко мне, к моей семье, вылетишь кубарем. Пинка под зад отвешу, лядь бестыжая. Не посмотрю, что беременна!

— Да как ты можешь! Я… Я вынашиваю твоего братишку! Я чувствую, что подарила Алексею наследника, я…

— Головка от часов Заря. Вон! — добавляю, распахнув дверь. — Выметайся. Сама… Или тебе помочь?!

Бросаю на нее взгляд исподлобья. Мария вздрагивает и делает шаг назад, говоря уже из подъезда:

— Глеб, Алексей тебя недооценивал! Глеб, ты достоин большего! Ты просто должен разрешить себе взять это от жизни. Глеб…

Захлопываю дверь с сильным грохотом. Черт, а… Вот же выдра, умеет выбесить!

Еще и на работу папаша мне ее подсадил, будет там нервы мотать, вот спасибо! Переведу ее в другой офис, подальше с глаз, и дам распоряжение, чтобы ей не давали поблажек. Ни одной чертовой поблажки! Довольно… Дрянь совсем берегов не видит.

Мария уходит не сразу, еще с минуту стоит в подъезде, будто надеется, что я выйду и разговор продолжится. Но черта с два я проведу с ней хотя бы одну минуту из того времени, что отведено на семейный вечер.

После ее ухода мне хочется помыться, ощущение такое, что я — дико грязный. Долго тру руки с мылом под проточной водой, протираю лицо и шею.

В какой-то момент понимаю, что в ванной я уже не один. Закрыв кран, поднимаю взгляд в зеркало, ловлю в нем отражение Оли. Она застыла в дверях, смотрит с беспокойством.

— Все хорошо, Глеб?

— Нет, — срываю полотенце. — Ни хрена не хорошо. Мы не вместе.

Она вспыхивает:

— Глеб!

— Что, Оль? — вытираю лицо, растерев его до красноты.

Из кожи вон лезу, пытаясь уловит лучики и тепло тихого семейного счастья, но страдаю от того, что оно неполное. Они посидят немного в гостях и отправятся к маме Оли. Она решила, что так лучше, и я не могу не признать, что она права, по-своему права.

Сам же согласился, что так будет лучше, но чувствую себя несчастным без семьи, без детей. В особенности, несчастным я ощущаю себя без Оли. Понимаю, что обидел, что сделал больно, что продолжал травить себя и ее ядом, пока не стало слишком поздно для прощения.

И все-таки я надеюсь. Просто чертовски сложно надеяться.

— Я рада, что ты не стал с ней церемониться, — говорит Оля.

Я направляюсь к выходу из ванной комнаты, жена движется немного в сторону, давая пройти, но в самый последний момент ловит мою ладонь, сжав пальцами.

Мне мало одного касания, сгребаю ее охапку, обняв. Оля резко выдыхает от неожиданности и обнимает меня в ответ. Не могу ей надышаться, уткнувшись носом в ее шею.

Ладони Оля гладят меня по спине. Я тихо перебираю ее волосы, наслаждаясь моментом.

Очень сильно хочу ее поцеловать, очень. Губы сводит от желания…

Сдаюсь этому желания, чиркнув губами по скуле, сердце жены ускоряется, выстукивая ритмом в мою грудную клетку. Ловлю эти отголоски, крошечные свидетельства того, что ей не все равно.

— Глеб.

— Люблю тебя, Оль. Ты, может быть, и не веришь. Но я никого так не любил, как тебя, и больше полюбить не смогу. В тебе всего себя оставил.

В ответ она поудобнее пристраивается в моих объятиях, я не тороплю ее. Как это сложно, себя сдерживать, когда настолько истосковался.

Потом Оля возвращается к уборке, я вполголоса рассказываю ей о том, что еще не сказал. О дополнительном условии отца…

На этом моменте лицо жены меняет свое выражение.

— Да как же так?! — не выдерживает. — Неужели эта дрянь в нашей жизни навсегда… Я видеть ее не могу. Каждый раз, когда вижу рядом с собой, так и хочется оттаскать ее за волосы и снова вышвырнуть!

— Не навсегда, Оль. Скоро тесты проведут официально, под надзором. Я очень надеюсь, что отец не смог… зачать ребенка с этой прошаренной стервой.

— А если смог? — тихо спрашивает Оля. — Глеб, если он все-таки смог! Бывает же, что мужчины в его возрасте еще способны в зачатию.

— Если он смог зачать ребенка и вот этим своим завещанием решил обязать меня заботиться об его нагулянном ребенке, то я откажусь от всего, от всего, что он мне оставил. Откажусь, но не стану цацкаться с его проколами. Надоело, — сую между губ незажженную сигарету, зубами сжимая фильтр. — Мне вообще не следовало в это лезть, пусть бы сам разбирался…

— Что там вообще, в завещании сказано, если вдруг откажешься?

— А нет там такого условия, представляешь? Папа был уверен, что я сделаю, как он велел, и точка. Он же такой благородный… — усмехаюсь. — И дети не виноваты. Никогда не виноваты. Вот только к его потенциальному ребенку прикладывается родительница Мария, а она… — качаю головой. — Та еще мразь беспринципная, ты и сама видишь. По головам пойдет, лишь бы только свою задницу повыгоднее пристроить.

— Если она, действительно, беременна от Алексея, то мне уже заранее жаль этого ребенка. Неужели ты позволишь… Своему брату или сестре по отцу мучиться в руках этой ужасной женщины?

— Мы сейчас забрели на слишком сложные вопросы, Оль. Я… не готов. Просто не готов такое обсуждать, потому что я всем сердцем надеюсь, что она солгала. Иначе это будет слишком.

— Ты справишься. Что бы ни показали эти долбаные тесты, ты справишься.

— Мда?

— Да, — кивает и добавляет, обернувшись. — Это же ты.

— Знаешь, я не уверен. С похоронами не справился. Размотало.

Потом Оле на телефон приходит сообщение. Ее лицо меняется, взгляд приобретает иное выражение. Она смущена и немного раздосадована. Я каждым своим нервом чувствую, что ей написал он — тот самый мужчина, который дарил цветы.

Ума не приложу, кто он такой!

Пальцы сами по себе сжимаются в кулаки.

Внутри все закипает от ревности и желания крушить.

Глава 29

Ольга

Я совсем забыла про Ивана!

День невероятно сумасшедший, тяжелый… Ведь еще с утра мы были у нотариуса, я видела, как Глеб милуется с Марией. Напоказ ее в сторону отвел.

Его задели цветы, подаренные мне другим.

Он ответил тем, что дал повод думать, будто между ним и Марией что-то есть.

Я в порыве ревности позвонила Ивану: мы договорились встретиться сегодня, поболтать, как это стало привычным. А еще я на свидание с ним согласилась..

А Глеб…

Не знаю, что он сделает в ответ, но я понимаю: кто-то должен это прекратить. Хватит колоть друг друга, будто соревнуемся, кто больнее.

Теперь мне стыдно перед Иваном. Наверное, он уже размечтался, а я… Зря дала ему повод думать, будто не против.

Что я творю? Иван — хороший человек, привлекательный мужчина. Думаю, он достоин большего, чем просто симпатия и благодарность. Ничего большего я ему дать не смогу, он хороший друг, но мужчина у меня всего один. И пусть я пока не могу быть с Глебом, просто не могу, но и бросаться в объятия другого будет неправильно. Нечестно по отношению ко всем нам троим: к Ивану, Глебу и… даже к себе. Если пойду на это свидание, зная, что меня туда не тянет, предам себя. А что может быть хуже? У нас и без этого проблем хватает.

Извиняюсь в сообщении, сказав, что у меня дела. Он предлагает увидеться завтра, я соглашаюсь. Надо сказать ему прямо, чтобы не надеялся. З

Чувствую, что Глеб на меня смотрит, ни одного движения не пропускает.

Взгляд темный, напряженный, кипящий ревностью.

Я убираю телефон в сторону, Глеб пытается сделать вид, будто ничего ужасного не произошло, но это крошечное происшествие вбило между нами клин.